Наша экспозиция называется «Русский путь». Вероятно, первое, что сразу же заметит ее зритель, – необыкновенно резкие изломы этого пути. Этот путь проходит через точки самоотрицания. Русская история не раз – дважды по меньшей мере, а то и трижды – отменяла собственное прошлое. После каждого такого переворота объявлялось, что теперь всё начинается с чистого листа: отныне у нас будет новая страна и новый народ. Причем каждый раз новое являлось как будто без всякой подготовки, вдруг. «Новый человек» первой трети XVIII века:
Мудры не спускает с рук указы Петровы,
Коими стали мы вдруг народ уже новый. –
так, старинным слогом и новым стихом (в допетровской словесности формы рифмованного стиха вообще не существовало) поэт и дипломат Антиох Кантемир описывал то, что случилось с российским обществом и русской культурой после колоссальных преобразований Петра I. Эту «революцию сверху» обычно называют модернизацией и вестернизацией; несомненно, она была и попыткой значительной секуляризации древнерусского мира. Так была подведена черта под восемью веками русского прошлого: в них теперь предлагалось видеть «тьму», в которую Петр внес свет. Долгое русское средневековье кончилось, и его на самом деле накрыла тьма и забвение. Так, сокровище русской иконописи оставалось неизвестным для русских художников реалистической манеры. Как известно, его открыли – в буквальном смысле открыли под слоями позднейших темных записей и окладов – только в начале ХХ века, в эпоху модерна и авангарда! Классическую русскую икону мгновенно оценил Анри Матисс. Она стала мировым событием. Но Александр Иванов, работая над своим «Явлением Христа народу» – первой в русском искусстве попыткой нехрамовой религиозной живописи – еще не видел и представить себе не мог золотого века иконописи. Цвету и композиции он учился у Рафаэля. Россия, которая не успела пережить собственного гуманизма и Возрождения, при Петре открылась другой культуре и другой эпохе: Европе времен Просвещения.
Гость выставки, переводя взгляд с икон XV века на живописные портреты и пейзажи XIX, может оценить глубину этого общего переворота. Ведь глазами художника смотрит не только он – старец Паисий или Илья Ефимович Репин – но и его народ, его время: со всем тем, что это время знает о пространстве и воздухе, о свете и веществе, о человеке и жизни. |
