Памяти Капеллы.
Эта книга посвящена работе, судьба которой необычайна. Необычаен уже сам факт того, что она была предпринята. Московского мозаичиста, православного художника приглашают работать в папской Капелле, в самом сердце Ватикана! Можно представить, что в Италии, на месторождении христианской мозаики, где существуют и разные школы мозаики, и многочисленные мастерские, нетрудно было бы найти мастеров для такого задания.
Необычайно и дальнейшее. Капеллы, как ее замышлял Александр Корноухов, не существует. Общий замысел остался нереализованным. Завершена и сохранилась только его часть: мозаика восточной стены. И эта мозаика капеллы Redemptoris Mater в папских покоях принадлежит, по моему убеждению, к вершинам храмового искусства ХХ века. Ничего похожего на нее нет.
Это не только мое суждение. В то время, когда Александр Корноухов работал над восточной стеной и сразу же после завершения этой мозаики те, кто имел возможность увидеть ее (начиная с самого «заказчика», Иоанна Павла II), оставались под глубочайшим впечатлением. А это были взыскательные зрители! Православные богословы Оливье Клеман и Христос Яннарас, Сергей Сергеевич Аверинцев и Патрик да Лобье, священник Георгий Чистяков и Ольга Сигизмундовна Попова, кардинал Поль Пуппар и другие члены Папского Совета по культуре…
Первое, что мозаика делала со своим зрителем, – погружала его в молчание, и продолжительное. Я помню изумленные глаза Сергея Сергеевича Аверинцева, впервые увидевшего эту работу. Возвратившись к словам, он сказал мне почти шепотом: «Я не надеялся, что такое сейчас возможно!» Ведь мы все не привыкли ожидать от современного храмового искусства чего-то всерьез серьезного. Мы смирились с тем, что оно располагается в тех двух областях, с которых начинает свой разговор А.Корноухов, – декоративности и «мемориальности» (или стилизации, «благочестивой археологии», по словам патриарха Афинагора). Иначе говоря – в области ремесла. Но живое искусство! Искусство, в котором мы чувствуем личный поиск художника, его речь de profundis, его страдание и его утешение! Да, так было у Феофана Грека, Дионисия, Рублева, но теперь… Пути церковного искусства, (работы по канону, по прориси, на заданную тему) и свободного искусства слишком давно разошлись.
«И как это современно!» – продолжил Аверинцев. Современно, конечно, не в расхожем смысле, то есть сообразно тому, что принято считать «современным» и «актуальным» (не буду уточнять, что это значит: все и так понимают). Современно в том смысле, что это тот образ красоты, который принимает душа нашего современника. В сравнении с классическими образами он бедный, недоговаривающий, осторожный. То, что в мозаике Корноухова первый голос принадлежит натуральному камню с его как бы недопроявленным цветом, а не сверкающей смальте и золоту, как в царственных мозаиках Равенны или в римских мозаиках эпохи Паскуале, – говорит об этом. О нашем желании тихого и смиренного праздника.
Если бы понятие минимализма не приобрело слишком конкретного и убогого смысла, можно сказать, что Корноухов вносит в классическую мозаику элемент минимализма. Да, мы бедны, говорит эта мозаика, но мы дорожим этой бедностью и ее красотой. Она, как и прежние богатство и сила, полна будущим.
Обновление Капеллы Redemptoris Mater было задумано к Юбилею 2000 года, к началу нового тысячелетия, которое Ватикан встречал с огромным размахом. Одно из последних воскресений 1999 года, на котором мне довелось присутствовать, было посвящено калекам и инвалидам (каждое воскресение этого года было посвящено какому-нибудь из человеческих занятий: Миллениум полицейских, например, или Миленниум медиков). Рим был полон калеками всех родов! Это невозможно вообразить. И Папа, к которому на площади Святого Петра подводили и даже подносили на носилках инвалидов, а он благословлял каждого, сказал тогда, что человечество входит в новое тысячелетие как калека.
Возможно, приглушенная красота мозаики Корноухова (я бы сказала: красота с опущенными глазами) отвечает этому нашему самосознанию, нашей искалеченности, измученности ХХ веком. И такому неприятию любого насилия, какого еще не было в истории. Всякий открытый пафос кажется теперь насилием. Пышное ликование было бы здесь не совсем уместно.
История замысла Капеллы связана с той атмосферой необыкновенной любви к православной (или восточно-христианской) традиции, которую в эти годы переживало католичество (впрочем, и англиканство тоже). Источником этого «православного эроса» (как называли его критики) был сам Иоанн Павел II. Он издавал энциклику за энцикликой, посвященные православной традиции и отношению христианского Востока и Запада: Slavorum Apostoli («Апостолы славян», посвященные равноап. Кириллу и Мефодию,1985), Ut unum sint («Да будут все едино», 1995), Orientale Lumen («Свет с востока», 1995), в которых призывал свою паству узнавать духовное богатство восточного христианства. Ему хотелось увидеть Капеллу Юбилея, выполненную в византийском духе.
Единство христианской традиции и примирение церквей были любимой мыслью Иоанна Павла II. Другой такой же любимой его мыслью было примирение церкви и светской культуры. Этой теме посвящено «Послание людям искусства» (1999). Так что юбилейная Капелла не должна была быть стилизованной копией классики. Ее должен был исполнить современный художник.
Вот две эти задачи и стояли перед Александром Корноуховым, уже известным и признанным в России мастером храмовой мозаики .
В мозаике восточной стены Корноухов создал новый иконографический сюжет: пасхальный или евхаристический пир святых разных времен и народов в Небесном Иерусалиме (об истоках своего образа он рассказывает сам). Его можно читать как Торжество Церкви святых. Торжество это, как я уже говорила, происходит в тишине, в целомудренной скромности. Если возможно такое словосочетание, это интимная монументальность. Если присмотреться к ликам и деталям, можно увидеть в них присутствие большой скрытой теплоты – но целое строго и архитектонично. В мозаике Корноухова решительно нет того, что принято считать декоративностью. Только то, что имеет прямой смысл. Ничто не только не преувеличено, но, можно сказать, осторожно приуменьшено. Среди пышных коридоров и зал Ватикана эта отказавшаяся от всяческих украшений мозаика особенно впечатляет.
Восточная, заалтарная стена предназначена для долгого созерцания: узнавать фигуры святых, понимать мотивы, по которым они соединены по трое за столами… Об этом много подумано – и художником, и его советниками-богословами.
Мне очень горького, что общий замысел Капеллы оказался не реализован. Некоторые уже завершенные фрагменты остались только на фотографиях, которые здесь помещены. Восточная стена работы Корноухова окружена мозаиками другого художника, его ученика в мозаике о. Марка Рупника. Я бы сказала, что эта пластика стилистически враждебна сосредоточенности и тишине работы Корноухова. Но не мое дело ее здесь анализировать.
Историю работы над Капеллой читатель узнает от самого художника. Он увидит, что Александр Корноухов – не только художник, но и незаурядный знаток истории искусства и оригинальный мыслитель. |
